Неточные совпадения
Он понял, что это нужно ей, и ему хотелось еще послушать Корвина.
На улице было неприятно; со дворов, из переулков
вырывался ветер, гнал поперек мостовой осенний лист, листья прижимались к заборам, убегали в подворотни, а некоторые, подпрыгивая, вползали невысоко по заборам, точно испуганные мыши, падали, кружились, бросались под ноги. В этом было что-то напоминавшее Самгину о каменщиках и плотниках, падавших со стены.
Просидев часа два, Самгин почти с наслаждением погрузился в белую бурю
на улице, — его толкало, покачивало, черные фигуры
вырывались из белого вихря, наскакивая
на него, обгоняя; он шел и чувствовал: да, начинается новая полоса жизни.
Здесь — все другое, все фантастически изменилось, даже тесные
улицы стали неузнаваемы, и непонятно было, как могут они вмещать это мощное тело бесконечной, густейшей толпы? Несмотря
на холод октябрьского дня,
на злые прыжки ветра с крыш домов, которые как будто сделались ниже, меньше, — кое-где форточки, даже окна были открыты, из них
вырывались, трепетали над толпой красные куски материи.
Опираясь
на него, я вышел «
на улицу» в тот самый момент, когда палуба вдруг как будто
вырвалась из-под ног и скрылась, а перед глазами очутилась целая изумрудная гора, усыпанная голубыми волнами, с белыми, будто жемчужными, верхушками, блеснула и тотчас же скрылась за борт. Меня стало прижимать к пушке, оттуда потянуло к люку. Я обеими руками уцепился за леер.
Штиль, погода прекрасная: ясно и тепло; мы лавируем под берегом. Наши
на Гото пеленгуют берега. Вдали видны японские лодки;
на берегах никакой растительности. Множество красной икры, точно толченый кирпич, пятнами покрывает в разных местах море. Икра эта сияет по ночам нестерпимым фосфорическим блеском. Вчера свет так был силен, что из-под судна как будто
вырывалось пламя; даже
на парусах отражалось зарево; сзади кормы стелется широкая огненная
улица; кругом темно; невстревоженная вода не светится.
— Да тут их целая ватага! — кричала Ганна,
вырываясь из толпы парубков, наперерыв спешивших обнимать ее. — Как им не надоест беспрестанно целоваться! Скоро, ей-богу, нельзя будет показаться
на улице!
Ночь была темная, и только освещали
улицу огоньки, светившиеся кое-где в окнах. Фабрика темнела черным остовом, а высокая железная труба походила
на корабельную мачту. Издали еще волчьим глазом глянул Ермошкин кабак: у его двери горела лампа с зеркальным рефлектором. Темные фигуры входили и выходили, а в открывшуюся дверь
вырывалась смешанная струя пьяного галденья.
Летом, в жаркий день, Пушкарь рассказал Матвею о том, как горела венгерская деревня, метались по
улице охваченные ужасом люди, овцы, мычали коровы в хлевах, задыхаясь ядовитым дымом горящей соломы, скакали лошади,
вырвавшись из стойл, выли собаки и кудахтали куры, а
на русских солдат, лежавших в кустах за деревней, бежал во тьме пылающий огнём человек.
Иду я вдоль длинного забора по окраинной
улице, поросшей зеленой травой. За забором строится новый дом. Шум, голоса… Из-под ворот
вырывается собачонка… Как сейчас вижу: желтая, длинная,
на коротеньких ножках, дворняжка с неимоверно толстым хвостом в виде кренделя. Бросается
на меня, лает. Я
на нее махнул, а она вцепилась мне в ногу и не отпускает, рвет мои новые штаны. Я схватил ее за хвост и перебросил через забор…
Книга
вырвалась из-под руки Татьяны Власьевны и поехала по конторке, но женщина поймала её, громко хлопнула по ней рукой и засмеялась. Терентий, наклонив голову, вышел
на улицу… Тогда Татьяна Власьевна исподлобья с улыбкой взглянула
на угрюмое лицо Лунёва и вполголоса спросила...
В воскресенье утром она повезла его в институт, где учились ее старшие дочери, потом к теткам
на Дворянскую
улицу, потом к своей пансионской подруге, madame Гирчич. Буланина называли «его превосходительством», «воином», «героем» и «будущим Скобелевым». Он же краснел от удовольствия и стыда и с грубой поспешностью
вырывался из родственных объятий.
— Бей его, бей, злодия!.. Что? Врешь, сук-кин сын! Цыпенюк, дай ему раза!..
На улицу его, хлопцы, волоките
на улицу! Ты у нас давно, как чирей, сидишь. В землю живого закопаем… Бей! —
вырывались из общего рева отдельные восклицания.
В семь с половиною часов пламя
вырвалось наконец
на Садовую
улицу, против оптовых лавок, между Мучным переулком и Государственным банком.
Он помолчал и внезапно набросился
на меня, стараясь повалить меня
на землю, и его холодные пальцы жадно нащупывали мое горло, но путались в одежде. Я укусил его за руку,
вырвался и побежал, и он долго гнался за мной по пустынным
улицам, громко стуча сапогами. Потом отстал — должно быть, ему было больно от укуса.
Пьер поспешно оделся и выбежал
на крыльцо.
На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что
вырвавшись из-за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противуположной
улицы,
на покрытую росой пыль дороги,
на стены домов,
на окна забора и
на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался
на дворе. По
улице прорысил адъютант с казаком.